– Главный целительный доктор в Канагаве хороший, государь. Слышать, тайро Андзё больной. Слышать, может, тайро видеть главный доктор-сама.
– Где и когда должна состояться эта встреча?
– Мой господин говорит: не уверенный договорились ли еще, государь. Может, целительный доктор поможет тайро.
– Если это встреча будет подготовлена, сообщите мне. Скажите также Сэрате-сама, что больница – это интересная возможность.
Он решил остановиться на этом и не расспрашивать дальше. Пока что. Но это была еще одна новость, о которой Мисамото лучше забыть. Как мне раздобыть личного переводчика, которому я мог бы доверять? Переводчик мне необходим. Может быть, мне следует обучить Мисамото, он мой пес, он зависит от меня и всецело в моей власти. До сих пор он был послушен. Без сомнения, он хорошо управлялся со старателями. Жаль, что его не было на месте, – он отправился с докладом об их находках к Хосаки, – когда они разодрались между собой, разодрались, как дикие звери, по словам самураев, очень удачное выражение! Будь Мисамото с ними, возможно, ему удалось бы остановить их. Не то что это имеет какое-то значение: один мертвец означает, что забот стало вдвое меньше, да и тому, кто уцелел, без сомнения, недолго осталось. Уголь! Стало быть, у нас огромные запасы угля, говорит Хосаки, а для этих гайдзинов уголь все равно что золото.
Он нарочно переменил тему разговора.
– Спроси Сэрату-сама, почему гайдзины стреляют из ружей и пушек и посылают корабли вверх и вниз вдоль побережья, нарушая покой это Земли Богов? Они готовятся к войне?
Вопрос был встречен молчанием. Настроение в каюте изменилось на противоположное.
– Мой господин говорит, нет готовиться к войне. – Он видел, что гайдзин Андрэ переводил с предельной точностью. – Готовиться к обороне только. Прошу прощения, тайро говорит, все гайдзины должны уйти.
– Почему не уехать на месяц или два, а потом вернуться? – Он расхохотался про себя, увидев ужас, который вызвало на их лицах это предложение.
– Мой господин говорит, Соглашения, подписанные Сёгуном и утвержденные верховным бакуфу тайро Ии и наивысочайшим императором, отводят нам Иокогаму, Канагаву, Кобэ скоро. Соглашения хорошие для Ниппона и гайдзинов. Тайро Андзё, прошу прошения, не прав сердиться.
– Многие даймё так не думают. Тайро Андзё – наш вождь. Вы должны выполнить то, что он приказывает. Это наша земля.
– Мой господин говорит фурансу хотят помогать Ниппону быть великой страной в мире… как здесь тоже.
– Скажи Сэрате-сама, тайро – вождь, всему, что он говорит, д[о]лжно повиноваться, хотя иногда, – осторожно обронил он, – даже тайро может изменить свое решение, если дать ему правильный совет. – Он увидел, что его мысль поняли. – Прошу прощения, мы уже много раз объясняли, что все вопросы в отношении Сацумы могут быть решены только Сандзиро, даймё Сацумы.
– Мой господин говорит, надеется кто-нибудь может дать тайро правильный совет. Дайме Сацумы должен просить прощения, платить что было уговорено на встрече в Эдо, наказать убийцу открыто.
Он кивнул, словно был серьезно этим озабочен. Внезапно он поднялся с места, вызвав еще большее удивление и испуг – не имело смысла долее разговаривать с этой мелочью, которую можно было использовать для других целей, необходимо было найти подходы к вождю анг'ричанин. Это полностью устраивало его. И выдерживая в целом высокомерный и непреклонный вид, он одновременно с этим явил некоторое дружелюбие и согласился, с напускной неохотой, еще на одну встречу.
– Мисамото, скажи им, что мы можем встретиться через десять дней, в Эдо. Им позволяется прибыть в Эдо для тайной встречи.
Когда он уже покидал корабль, гайдзин Андрэ сказал:
– Мой господин желает вам счастливого Нового года.
Он ошеломленно уставился на него и потом узнал, что в мире гайдзинов существует свой собственный календарь, совершенно непохожий на японский и китайский, лунный календарь, который был единственным способом исчислять дни и месяцы с начала времен.
– Первый день нашего года, Сэрата-сама, – объяснил Мисамото, – приходится между шестнадцатым днем Первого месяца и двадцать вторым днем Второго месяца, в зависимости от луны. В этом году, Году Собаки, первый день, с которого начинается наше время праздников, приходится на восемнадцатый день Первого месяца. Это день, когда весь Китай говорит Кунг хей фат чой.
Весь обратный путь до Эдо на галере Ёси размышлял об этих людях. Большей частью он испытывал брезгливое отвращение – гайдзины были как чудовища в человеческом облике, которые спустились сюда со звезд, их мысли и представления лежали по ложную сторону иня и яна.
И все же чтобы мы смогли выжить как страна, Ниппон обязательно должен иметь более крупные корабли, пушки и быть более могущественным, только так можно защититься от этого чужеродного зла. И на это время, подумал он, чувствуя прилив дурноты, Сёгунат должен договориться с ними.
Они никогда не уйдут все до единого, по своей воле. Не эти, так другие придут, чтобы похитить наше наследие, китайцы, или монголы, или волосатые люди с сибирских ледяных островов, которые смотрят на нас, истекая слюной как голодные собаки, из отнятых ими у Китая портов. И всегда вокруг нас будут анг'ричане. Как нам с ними быть?
Это было вчера. Прошлую ночь и сегодняшний рассвет он провел в глубоких раздумьях, почти не прикасаясь к еде, почти без сна, ощущая в добавление ко всему пустоту своей постели и своей жизни – ячейка его сознания, куда он поместил Койко, протекала по всем швам, как и ячейка с Андзё, с Огамой и всеми остальными. Много раз на протяжении своего пути сюда из Киото он задумывался о чистом клинке, чистоте и покое смерти, минута, час и день, выбранные с богоподобным могуществом – ибо выбирая время своей собственной смерти, человек уподобляется богам: из ничего в ничто. Конец скорби, которая, как острая шинковка, перетирает тебя в лепестки боли.
Так легко.
Первый луч солнца проник через ставни, коснувшись его короткого меча. Он лежал рядом с постелью подле его длинного меча, оба на тщательно рассчитанном расстоянии, позволявшем мгновенно схватить их; его ружье тоже лежало там, заряженное, то самое ружье, которому он дал имя Нори. Короткий меч был их родовой реликвией. Изготовленный мастером-кузнецом Масумарой, он некогда принадлежал Сёгуну Торанаге. Ёси видел старые потертые ножны и сквозь них, в своем сознании, совершенство клинка. Он протянул руку и погладил кожу, потом пальцы его перебрались выше, к рукоятке, и остановились на застежке, прикрепленной к ней. Его отец специально заставил своих мастеров по изготовлению мечей сделать ее, прежде чем преподнес этот меч ему, со всей церемонией, в присутствии узкого круга доверенных вассалов. Ёси тогда было пятнадцать, и он убил своего первого противника, потерявшего разум ронина, который появился в окрестностях их родового замка Орлиное Гнездо.